Давид Юм (1711-1776) является одним из наиболее значительных философов, потому что он развил эмпирическую философию Локка Беркли до ее логического конца и, придав ей внутреннюю последовательность, сделал ее неправдоподобной. Взгляды Юма представляют в некотором смысле тупик в развитии философии; в развитии его взглядов дальше идти невозможно. С тех пор как он написал свои Заботы, опровергать его стало любимым занятием метафизиков.
Его главная философская работа "Трактат о человеческой природе" ыла написана в то время, когда он жил во Франции, в период с l734 по 1737 год. Первые два тома были опубликованы в 1739 году, третий - в 1740 году. Он был тогда еще очень молодым человеком, нe достигшим даже тридцатилетнего возраста; известен он не был, и то выводы были таковы, что почти все школы должны были бы найти их неприемлемыми. Он ожидал яростных нападок, которые готовился стретить блестящими возражениями. Но кончилось тем, что труд никто не заметил. Как он сам выразился: "Он вышел из печати "мертворожденным".
"РќРѕ, - добавляет РѕРЅ, - отличаясь РѕС‚ РїСЂРёСЂРѕРґС‹ веселым Рё пылким темпераментом, СЏ очень СЃРєРѕСЂРѕ оправился РѕС‚ удара". РћРЅ посвятил себя написанию очерков, первый том которых вышел РІ 1741 РіРѕРґСѓ. Р’ 1744 РіРѕРґСѓ РѕРЅ безуспешно пытался получить профессуру РІ РРґРёРЅР±СѓСЂРіРµ; потерпев РІ этом неудачу, РѕРЅ стал сначала наставником душевнобольного, Р° потом секретарем генерала. Запасшись такими юкомендациями, РѕРЅ опять решился приняться Р·Р° философию. РћРЅ сократил СЃРІРѕР№ "Трактат", выбросив РёР· него лучшие места Рё большую часть обоснований для заключений; результатом было его "Рсследование Рѕ человеческом СѓРјРµ", которое длительное время было более известно, чем "Трактат". Рменно эта РєРЅРёРіР° пробудила Канта РѕС‚ его догматического СЃРЅР°", Р° самый "Трактат" РѕРЅ, РїРѕ-РІРёРґРёРјРѕРјСѓ, Рё РЅРµ знал.
Юм написал также "Диалоги о естественной религии", которые при жизни не опубликовал: по его завещанию они были опубликованы после его смерти, в 1779 году. В его ставших знаменитыми "Очерках чудесах" утверждается, что никогда не может быть достаточного исторического доказательства таких событий.
Его "Рстория Англии", публиковавшаяся РІ 1755 Рё последующие РіРѕРґС‹, посвящена доказательству превосходства партии тори над вигами шотландцев над англичанами; РѕРЅ РЅРµ считал историю достойной быть предметом независимого философского исследования. Р’ 1763 РіРѕРґСѓ Юм посетил Париж Рё был там РїСЂРёРЅСЏС‚ СЃ энтузиазмом философами. Рљ сожалению, установив дружбу СЃ Р СѓСЃСЃРѕ, РѕРЅ вступил СЃ РЅРёРј РІ конфликт, который стал широко известен. Юм держал себя РїСЂРё этом СЃ восхитительной сдержанностью, РЅРѕ Р СѓСЃСЃРѕ, страдавший манией преследования, настаивал РЅР° окончательном разрыве.
Свой характер Юм описал в своем некрологе, или 'Надгробном слове", как он называл его: 'Я отличался мягкостью натуры, самообладанием, открытым, общительным и веселым нравом, способностью привязываться, неумением питать вражду и большою умеренностью во всех страстях. Даже моя любовь к литературной славе - моя господствующая страсть - никогда не ожесточала моего характера, несмотря на мои частые неудачи". Все это подтверждается всеми теми фактами, что известны о нем.
'Трактат Рѕ человеческой РїСЂРёСЂРѕРґРµ" Юма делится РЅР° три РєРЅРёРіРё. Рто деление соответствует вопросам, рассматриваемым РІ РєРЅРёРіРµ: РѕР± СѓРјРµ, страстях Рё морали. Р’СЃРµ важное Рё РЅРѕРІРѕРµ РІ его теориях содержится РІ первой РєРЅРёРіРµ, разбором которой СЏ Рё ограничусь.
РћРЅ начинает СЃРІРѕР№ 'Трактат" СЃ различия между'впечатлениями" Рё 'идеями". Рто РґРІР° РІРёРґР° восприятии, РёР· которых впечатления являются такими, которые обладают большей силой Рё интенсивностью:
'РџРѕРґ идеями СЏ разумею слабые образы этих впечатлений, наблюдаемые РїСЂРё мышлении Рё рассуждении". Рдеи, РїРѕ крайней мере если РѕРЅРё простые, РїРѕРґРѕР±РЅС‹ впечатлениям, РЅРѕ слабее РёС…: 'Каждой простой идее отвечает СЃС…РѕРґРЅРѕРµ СЃ ней простое впечатление, Р° каждому простому впечатлению - соответствующая идея". - 'Р’СЃРµ наши простые идеи РїСЂРё первом своем появлении РїСЂРѕРёСЃС…РѕРґСЏС‚ РѕС‚ простых впечатлении, которые РёРј соответствуют Рё РІ точности РёРјРё воспроизводятся". РЎ РґСЂСѓРіРѕР№ стороны, сложным идеям нет необходимости иметь сходство СЃ впечатлениями. РњС‹ можем вообразить крылатую лошадь, РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ видев ее, РЅРѕ составные части этой сложной идеи РІСЃРµ РїСЂРѕРёСЃС…РѕРґСЏС‚ РёР· впечатлений. Доказательство, что сначала появляются впечатления, получено РёР· опыта: например, человек РѕС‚ рождения слепой, РЅРµ имеет впечатлений цвета. Среди идей те, которые сохраняют значительную степень живости первоначальных впечатлений, относятся Рє памяти, РґСЂСѓРіРёРµ - Рє воображению.
Р’ 'Трактате" имеется раздел, озаглавленный 'РћР± отвлеченных идеях", начинающийся параграфом, РІ котором подчеркивается согласие СЃ теорией Беркли Рѕ том, что- 'РІСЃРµ общие идеи РЅРµ что РёРЅРѕРµ, как единичные, соединенные СЃ некоторым именем, которое придаст РёРј более широкое значение Рё заставляет РёС… вызывать РїСЂРё случае РІ памяти РґСЂСѓРіРёРµ индивидуальные идеи, сходные СЃ РЅРёРјРё". РћРЅ утверждает, что, РєРѕРіРґР° Сѓ нас имеется мысль Рѕ человеке, РІ ней есть РІСЃРµ особенности, которые есть РІРѕ впечатлении РѕС‚ человека: 'РЈРј РЅРµ может образовать какого-либо представления количества или качества, РЅРµ образуя точного представления степеней того Рё РґСЂСѓРіРѕРіРѕ". 'Отвлеченные идеи сами РїРѕ себе единичны, хотя РѕРЅРё РјРѕРіСѓС‚ стать Рё общими РїСЂРё РёС… представлении". Рта теория, являющаяся современной формой номинализма, имеет РґРІР° недостатка: РѕРґРёРЅ РёР· РЅРёС… - логический, РґСЂСѓРіРѕР№ - психологический. Начнем СЃ логического возражения. 'Найдя некоторое сходство между различными объектами, - РіРѕРІРѕСЂРёС‚ Юм, - РјС‹ даем всем РёРј РѕРґРЅРѕ РёРјСЏ". РЎ этим согласился Р±С‹ каждый номиналист. РќРѕ РІ действительности общие имена, такие, как "кошка", точно так же нереальны, как нереальна кошка вообще. Номиналистское решение проблемы универсалий, таким образом, терпит неудачу вследствие того, что РѕРЅРѕ недостаточно решительно РІ применении его собственных принципов; РѕРЅРѕ ошибочно применяет эти принципы только Рє "вещам", Р° Рє словам РЅРµ применяет.
Психологическое возражение серьезнее, по крайней мере в отношении Юма. В целом теория идей как копий впечатлений в том виде, как он ее излагает, страдает оттого, что игнорируется неопределенность идей. Когда, например, я видел цветок определенного цвета и потом я вызываю в памяти его образ, образу недостает точности в том смысле, что существует несколько близко схожих оттенков цвета, которые могут быть "образами" или "идеями", употребляя терминологию Юма. Неправильно, что ум не может образовать какого-либо представления количества или качества, не образуя точного представления степени того и другого". Положим, что вы видели человека, чей рост равен 1 метру 85 сантиметрам. У вас в памяти сохраняется его образ, но, возможно, он подошел бы и к человеку на сантиметр выше или ниже его. Неопределенность отличается от обобщения, но имеет и некоторые сходные с ним характерные черты. Но, не заметив этого, Юм зашел в тупик, который не обусловлен никакой необходимостью, например относительно возможности вообразить оттенок цвета, который вы никогда не видели и который является промежуточным между двумя близко сходными оттенками, виденными вами. Если эти два оттенка достаточно сходны, то любой образ, который вы можете создать, будет равно применим и к обоим из них и к промежуточному оттенку. Когда Юм говорит, что идеи происходят из впечатлений, которые они точно воспроизводят, он выходит за пределы того, что является психологически истинным.
Юм изгнал из психологии понятие субстанции, так же как Беркли изгнал ее ранее из физики. Он говорит, что не существует впечатления самого себя и поэтому нет идеи о самом себе. "Что касается меня, то когда я самым интимным образом вникаю в то, что называю своим Я, я всегда наталкиваюсь на ту или иную единичную перцепцию - тепла или холода, света или тени, любви или ненависти, страдания или удовольствия. Я никогда не могу поймать свое Я отдельно от перцепции и никак не могу подметить ничего, кроме какой-нибудь перцепции". Возможно, иронически допускает он, могут быть некоторые философы, способные воспринимать свое собственное Я; "но, оставляя в стороне подобного рода метафизиков, я решаюсь утверждать относительно остальных людей, что они не что иное, как связка или совокупность различных перцепций, следующих друг за другом с непостижимой быстротой и находящихся в постоянном течении, в постоянном движении".
Ртот отказ РѕС‚ идеи своего РЇ очень важен. Посмотрим точно, Рѕ чем РѕРЅ РіРѕРІРѕСЂРёС‚ Рё насколько РѕРЅ действен. Прежде всего РјРѕРµ РЇ, если такая вещь существует, РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ воспринимается, Рё поэтому РјС‹ РЅРµ можем иметь никакой идеи Рѕ нем. Если принять этот аргумент, его необходимо тщательно сформулировать. Никто РЅРµ воспринимает СЃРІРѕРё собственный РјРѕР·Рі, однако каждый РІ самом настоящем смысле слова имеет идею Рѕ нем. Такие "идеи", являющиеся выводами РёР· восприятии, логически РЅРµ накалятся среди РѕСЃРЅРѕРІРЅРѕРіРѕ запаса идей, РѕРЅРё сложны Рё описательны; таким должно быть положение, если правилен принцип Юма Рѕ том, что РІСЃРµ простые идеи РїСЂРѕРёСЃС…РѕРґСЏС‚ РёР· впечатлений, Рё, если этот принцип отвергается, РјС‹ вынуждены возвратиться Рє "врожденным" идеям. Пользуясь современной терминологией, РјС‹ можем сказать: идеи Рѕ невоспринятых вещах или явлениях всегда можно определить РЅР° РѕСЃРЅРѕРІРµ воспринятых вещей или явлений, Рё поэтому подставляя определение вместо определяемого термина, РјС‹ всегда можем сформулировать, что РјС‹ РїРѕР·,наем эмпирически, без введения каких-РЅРёР±СѓРґСЊ невоспринятых вещей или явлений. Что касается нашей настоящей проблемы, то РІСЃРµ психологическое знание можно сформулировать, РЅРµ РІРІРѕРґСЏ "своего РЇ". Далее, "РјРѕРµ РЇ", как РѕРЅРѕ определено, РЅСЃ может быть РЅРµ чем иным, как только совокупностью восприятии, Р° РЅРµ РЅРѕРІРѕР№ простой "вещью". РЇ думаю, что РІ этом любой радикальный СЌРјРїРёСЂРёСЃС‚ должен согласиться СЃ Юмом.
РР· этого РЅРµ следует, что простого РЇ РЅРµ существует, РёР· этого только следует, что РјС‹ РЅРµ можем знать, существует ли РѕРЅРѕ или нет, Рё что наше РЇ, РєСЂРѕРјРµ как РІ РІРёРґРµ совокупности восприятии, РЅСЃ может войти РІ какую-либо часть нашего знания. Рто заключение важно для метафизики, так как РѕРЅРѕ избавило ее РѕС‚ последнего сохранившегося употребления "субстанции". Рто важно для теологии, так как РѕРЅРѕ уничтожило РІСЃРµ предполагаемое знание Рѕ "душе". Рто важно РІ анализе познания, так как РѕРЅРѕ показывает, что категория субъекта Рё объекта РЅРµ является РѕСЃРЅРѕРІРЅРѕР№ категорией. Р’ этом РІРѕРїСЂРѕСЃРµ Рѕ собственном РЇ Юм сделал большой шаг вперед РїРѕ сравнению СЃ Беркли.
Наиболее важной частью всего "Трактата" является раздел, H.I званный "Рћ познании Рё вероятности". Юм РЅРµ подразумевает РїРѕРґ "вероятностью" РІРёРґ знания, включенного РІ математическую теорию вероятностей, как, например, то, что шанс выпадения дубль шеси. РїСЂРё РґРІСѓС… выпадениях кости составляет 1/36. Рто знание само РїРѕ себе РЅРµ является вероятным РІ каком-либо РѕСЃРѕР±РѕРј смысле. Р’ нем столько же достоверности, сколько может быть РІ знании. РўРѕ, СЃ чем Юм имеет дело, является недостоверным знанием, какое получается, например РёР· эмпирических данных, СЃ помощью выводов, которые РЅРµ являются доказательными. РћРЅРѕ включает РІСЃРµ наше знание Рё относительно частей прошлого Рё настоящего, которые Р¶ наблюдались, фактически РѕРЅРѕ включает РІСЃРµ, РєСЂРѕРјРµ РїСЂСЏРјРѕРіРѕ наблю дения, СЃ РѕРґРЅРѕР№ стороны, Рё, СЃ РґСЂСѓРіРѕР№ - логики Рё математики. Анали такого "вероятного" знания привел Юма Рє некоторым скептическим выводам, которые равно трудно Рё опровергнуть Рё принять.
Результатам явился вызов философам, на который, по моему мнению, еще не было дано надлежащего ответа, Юм начинает с различения семи видов философских отношений: сходство, тождество, отношения времени и места, количественные или числовые соотношения, степени любого качества, противоречие и причинность. Он говорит, что они могут быть разделены на два вида: такие, которые зависят только от идей, и такие, которые могут быть изменены без всякого изменения в идеях. К первому виду принадлежат: сходство, противоречие, степени качества и количественные или числовые соотношения, тогда как пространственно-временные и причинные отношения относятся к второму виду. Только отношения первого вида дают достоверное знание; наше знание других отношений является лишь вероятным. Алгебра и арифметика являются единственными науками, в которых мы можем строить длинную цепь рассуждений без ущерба для достоверности. Геометрия не является настолько достоверной, как алгебра и арифметика, потому что мы не можем быть уверены в правильности ее аксиом. Ошибочно полагать, как делают это многие философы, что идеи математики "должны быть постигнуты с помощью чистого, интеллектуального созерцания, доступного лишь высшим способностям души". Неправильность этого взгляда становится очевидной, говорит Юм, как только мы вспомним, что все наши идеи скопированы с наших впечатлений.
Три отношения, которые зависят нс только от идей, - это тождество, пространственно-временные отношения и причинность. В двух первых разум не выходит за пределы того, что непосредственно предстает чувствам. (Пространственно-временные связи, считает Юм, могут быть восприняты и могут образовать части впечатлений.) Одна причинность дает нам возможность вывести какую-то вещь или явление из какой-то другой вещи или явления: "Только одна причинность порождает такую связь, благодаря которой мы из существования или действия какого-нибудь объекта черпаем уверенность, что за ним следовало или же ему предшествовало другое существование, другое действие".
Трудность возникает из утверждения Юма, что нет такого явления, как впечатление причинного отношения. Мы можем воспринять в процессе простого наблюдения А и В, что А расположено над В или находится вправо от В, но не то, что А является причиной В. В прошлом отношение причинности более или менее уподоблялось отношению основания и следствия в логике, но Юм правильно считает это ошибочным.
В картезианской философии, как и в философии, схоластов, связь причины и действия полагалась столь же необходимой, как необходимы логические связи. Первый серьезный вызов этому взгляду исходил от Юма, с которого началась современная философия причинности. Он, как почти и все философы Нового времени, включая Бергсона, полагал, что закон утверждает, будто есть суждения формы: "А является причиной В", где А и В - классы явлений; тот факт, что таких законов не существует в высокоразвитых науках, по-видимому, не известен философам. Но многое из того, что они сказали, можно перефразировать так, чтобы применить к причинным законам, таким, которые действительно существуют; поэтому мы можем в настоящее время не разбирать эту точку зрения.
Юм начинает с того, что сила, при помощи которой один объект порождает другой, не раскрывается из идей двух объектов и что поэтому мы можем узнать причину и действие только из опыта, а которые ведут нас к вере, что А является причиной В, не открывает ничего нового в объектах, но в мыслях приводит к ассоциации идеи, таким образом, "необходимость есть нечто, существующее в уме, а не в объектах".
Спросим себя, что нам следует думать о доктрине Юма. Она состоит из двух частей: объективной и субъективной. В объективной части утверждается: когда мы полагаем, что А является причиной В, тогда то, что фактически имело место, насколько это относится к А и В заключается в том факте, что их часто наблюдали связанными, то есть В непосредственно или очень быстро следовало за А; но мы не имеем права сказать, что В должно следовать за А или будет следовать за Л в будущем. Мы не имеем никакого основания для предположения, что из факта частого следования В за А какая-либо связь, помимо последовательности, допускается. Фактически причинность можно определить посредством последовательности, и она нс является независимым понятием.
В субъективной части доктрины утверждается: часто наблюдаемое совпадение А и В является причиной впечатления того, что А - причина идей о В. Но, если мы должны определить "причину", как предлагается в объективной части учения, мы должны перефразировать вышесказанное. После замены определения "причины ^ вышеизложенное будет звучать так: Часто наблюдали, что неоднократно наблюдаемые связи двух объектов А и В неоднократно сопровождались явлениями, при которых идея В следовала за впечатлением А".
Мы можем согласиться, что это утверждение истинно, но оно едва ли имеет ту широту, которую Юм придает субъективной части своего учения. Он снова и снова утверждает, что часто повторяющиеся совпадения А и В не дают никакого основания ожидать, что они будут совпадать в будущем, но являются просто причиной этого ожидания. Другими словами, опыт часто повторяющегося совпадения часто совпадает с привычкой ассоциации. Но если принять объективную часть доктрины Юма, то из того факта, что в прошлом при таких обстоятельствах часто образовывались ассоциации, нет оснований предполагать, что они будут продолжать образовываться или что новые ассоциации будут образованы при подобных же обстоятельствах.
Дело заключается в том, что когда речь идет о психологии, Юм позволяет себе верить в причинность в смысле, который вообще-то он осуждает. Приведем пример. Я вижу яблоко и ожидаю, что, если я съем его, я почувствую определенный вкус. Согласно Юму, нет оснований, почему я должен почувствовать этот вкус: закон привычки объясняет наличие моего ожидания, но не оправдывает его. Но закон привычки сам является причинным законом. Поэтому, если мы относимся к Юму серьезно, мы должны сказать: хотя в прошлом вид яблока совпадал с ожиданием какого-то вкуса, не существует основания, почему такое совпадение должно иметь место и в будущем: может быть, в следующий раз, когда я увижу яблоко, я буду ожидать, что оно будет на вкус похоже на жаркое. Вы можете в данный момент думать, что это невероятно, но это не является основанием для ожидания, что вы подумаете, что это невероятно, и пять минут спустя. Если объективная теория Юма верна, то у нас нет больших оснований для возможности ожиданий в психологии, нежели в физическом мире. Юмовскую теорию можно пародийно изложить следующим образом: суждение 'А является причиной В" означает 'впечатление А является причиной идеи В". Как определение оно отнюдь не представляет собой счастливой находки.
Поэтому РјС‹ должны рассмотреть СЋРјРѕРІСЃРєСѓСЋ объективную теорию более тщательно. Рта доктрина имеет РґРІРµ части: 1) РєРѕРіРґР° РјС‹ РіРѕРІРѕСЂРёРј 'Рђ является причиной Р’", РІСЃРµ, что РјС‹ имеем право сказать, - это то, что РІ прошлом опыте Рђ Рё Р’ часто появлялись вместе или РІ быстрой последовательности Рё РЅРµ наблюдалось РЅРё РѕРґРЅРѕРіРѕ примера, РєРѕРіРґР° Р’ РЅРµ следовало Р±С‹ Р·Р° Рђ или РЅРµ сопровождало Р±С‹ его; 2) однако, как Р±С‹ РјРЅРѕРіРѕ примеров совпадения РјС‹ РЅРё наблюдали, это РЅРµ дает основания ожидать, что РѕРЅРё Р±СѓРґСѓС‚ совпадать Рё РІ будущем, хотя РѕРЅРѕ является причиной этого ожидания, то есть часто наблюдалось, что РѕРЅРѕ совпадало СЃ таким ожиданием. Рти РґРІРµ части доктрины можно изложить следующим образом: 1) РІ причинности нет неопределяемого отношения, Р·Р° исключением совпадения или последовательности; 2) индукция через перечисление РЅРµ является действенной формой доказательства. Рмпиристы РІ общем принимали первый РёР· этих тезисов Рё отвергали второй. РљРѕРіРґР° СЏ РіРѕРІРѕСЂСЋ, что РѕРЅРё отвергали второй, СЏ имею РІ РІРёРґСѓ, что РѕРЅРё верили, что РїСЂРё достаточно большом количестве примеров совпадений вероятность обнаружения совпадения РІ следующем примере будет больше половины, или если РѕРЅРё РЅРµ придерживались РІ точности этого, то выдвигали какую-то теорию, имеющую те же следствия.
РЈ меня РІ данный момент нет желания обсуждать индукцию, что является большой Рё сложной темой, РїРѕРєР° СЏ ограничусь замечанием, что если принять первую половину СЋРјРѕРІСЃРєРѕР№ доктрины, то отрицание индукции делает неразумным РІСЃСЏРєРѕРµ ожидание относительно будущего, даже ожидание того, что РјС‹ будем продолжать испытывать ожидание. РЇ РЅРµ имею РІ РІРёРґСѓ только то, что наши ожидания РјРѕРіСѓС‚ быть ошибочны. Рто, РІРѕ РІСЃСЏРєРѕРј случае, нужно допустить. РЇ считаю, что, принимая наши даже самые несомненные ожидания (как, например, то, что солнце завтра взойдет), нет Рё тени основания предположить, что вероятность того, что РѕРЅРё подтвердятся, больше, нежели вероятность того, что РѕРЅРё РЅРµ подтвердятся. РЎ этой РѕРіРѕРІРѕСЂРєРѕР№ СЏ возвращаюсь Рє значению 'причины".
Те, кто не согласен с Юмом, утверждают, что 'причина" - это специфическое отношение, влекущее за собой постоянное следствие, но следствие не влечет за собой причину. Возвратимся к часам картезианцев: два совершенно точных хронометра постоянно могут отбивать часы один за другим, каждый не являясь причиной того, что отбивает другой. В общем те, кто принимал этот взгляд, утверждают, что мы можем иногда воспринять причинные связи, хотя в большинстве случаев мы вынуждены, более или менее случайно, заключать о них из постоянного совпадения. Посмотрим, какие аргументы за и против Юма имеются на этот счет.
Юм свои аргументы суммирует следующим образом: "Я вполне сознаю, что из всех парадоксов, которые я уже имел и буду иметь случаи высказать в своем трактате, настоящий - самый яркий; и только прибегнув к основательным доказательствам и рассуждениям я могу надеяться на то, что он будет принят и победит застарелые предубеждения человеческого рода. Прежде чем примириться с этой доктриной, сколько раз придется нам повторить себе, что простое восприятие двух объектов или действий, в каком бы отношении они друг к другу ни стояли, никогда не может дать нам силы или связи между ними; что идея эта происходит от повторения их соединения, что это повторение не открывает нам и не производит ничего в объектах, но только влияет при помощи порождаемого им привычного перехода на ум, что этот привычный переход, следовательно, то же самое, что сила и необходимость, каковые,, стало быть, являются качествами перцепций, а не объектов, качествами внутренне чувствуемыми нашей душой, а нс наблюдаемыми внешним образом на телах".
Юма обычно обвиняют в том, что у него слишком атомистичный взгляд на восприятие, но он допускает, что некоторые отношения можно воспринять. "Мы нс должны, - говорит он, - считать за рассуждение ни одно из своих наблюдений над тождеством или над отношениями времени и места, ибо ни в одном из этих наблюдений ум наш не может преступить пределы того, что непосредственно воспринимается чувствами". Причинность, говорит он, отличается тем, что она выводит нас за пределы впечатлений от наших чувств и дает нам сведения о невоспринятых существованиях. В качестве аргумента это выглядит, по-видимому, необоснованным. Мы верим в наличие многих отношений времени и места, которые не можем воспринять: мы считаем, что время простирается в прошлое и в будущее, а пространство - далеко за пределы нашей комнаты. Действительный аргумент Юма состоит в том, что в то время, как мы иногда воспринимаем отношения времени и места, мы никогда не воспринимаем причинные связи, которые должны быть, если их допустить, выводимы из связей, которые можно воспринять. Спор, таким образом, сводится к одному эмпирическому факту: воспринимаем ли мы иногда или нет связь, которую можно назвать причинной? Юм говорит - нет, его противники говорят - да; и нелегко разобраться в доказательствах, которые приводятся каждой из сторон.
РЇ думаю, что может быть, наиболее сильный аргумент РІ пользу Юма можно вывести РёР· характера причинных законов физики. Выясняется, что простые правила формы "Рђ является причиной Р’" РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ допускаются РІ науке, РєСЂРѕРјРµ как РІ качестве РіСЂСѓР±РѕРіРѕ предположения РЅР° ее ранних ступенях. Причинные законы, которые заменяют такие простые правила РІ высокоразвитых науках, настолько сложны, что никто РЅРµ может предположить, что РѕРЅРё даны РІ восприятии; РІСЃРµ РѕРЅРё, очевидно, являются тщательно сделанными выводами РёР· наблюдаемого процесса развития РїСЂРёСЂРѕРґС‹. РЇ оставляю РІ стороне рассмотрения современной квантовой теории, которая усиливает вышеизложенное заключение. Насколько это касается физических наук, Юм целиком прав: такое суждение, как "Рђ является причиной Р’", РЅРёРєРѕРіРґР° нельзя принять, Рё нашу склонность принять его можно объяснить законами привычки Рё ассоциации. Рти законы сами РїРѕ себе РІ РёС… точной форме Р±СѓРґСѓС‚ тщательно разработанными утверждениями относительно нервной ткани: первоначально ее физиологии, потом ее С…РёРјРёРё Рё РІ конечном счете - физики.
Однако противник Юма, даже если РѕРЅ РІ целом допускает то, что было сказано Рѕ физических науках, может еще РЅРµ считать себя потерпевшим решительное поражение. РћРЅ может сказать, что РІ психологии Сѓ нас есть случаи, РєРѕРіРґР° можно воспринять причинные отношения. Р’ целом концепция причины, вероятно, РїСЂРѕРёСЃС…РѕРґРёС‚ РёР· волевого акта, Рё можно сказать, что РјС‹ СЃРїРѕСЃРѕР±РЅС‹ воспринять отношение между волевым актом Рё последующим действием, что представляет СЃРѕР±РѕР№ нечто большее, чем неизменное действие. РўРѕ же самое можно сказать Рѕ СЃРІСЏР·Рё между внезапной болью Рё РєСЂРёРєРѕРј. Однако такие взгляды оказывались очень трудными для психологии. Между желанием двинуть СЂСѓРєРѕР№ Рё последующим движением имеется длинная цепь причинных, промежуточных явлений, состоящих РёР· процессов РІ нервах Рё мускулах. РњС‹ воспринимаем только конечные члены этого процесса - волевой акт Рё движение, Рё если РјС‹ думаем, что РІРёРґРёРј РїСЂСЏРјСѓСЋ причинную СЃРІСЏР·СЊ между РЅРёРјРё, то ошибаемся. Ртот РґРѕРІРѕРґ РЅРµ является исчерпывающим РїРѕ данному широкому РІРѕРїСЂРѕСЃСѓ, РЅРѕ РѕРЅ показывает, что опрометчиво полагать, будто РјС‹ воспринимаем причинные отношения, РІ случае РєРѕРіРґР° РјС‹ думаем - РјС‹ делаем. Поэтому перевес РІ СЃРїРѕСЂРµ Рѕ причинности РІ пользу воззрения Юма, что РІ причине нет ничего, РєСЂРѕРјРµ постоянной последовательности. Однако доказательство РЅРµ является столь исчерпывающим, как предполагал Юм.
Юм РЅРµ довольствуется сведением доказательства причинной СЃРІСЏР·Рё Рє опыту часто повторяющегося совпадения; РѕРЅ продолжает доказывать, что такой опыт РЅРµ оправдывает ожидания подобных совпадений РІ будущем. Например, РєРѕРіРґР° (повторяю прежний пример) СЏ вижу яблоко, прошлый опыт заставляет меня ожидать, что РѕРЅРѕ будет РЅР° РІРєСѓСЃ похоже РЅР° яблоко, Р° РЅРµ РЅР° ростбиф, РЅРѕ для такого ожидания РЅРµ существует разумного оправдания. Если Р±С‹ такое оправдание было, РѕРЅРѕ исходило Р±С‹ РёР· принципа, "что эти случаи, которые РјС‹ еще РЅРµ встречали РІ опыте, должны походить РЅР° те, СЃ которыми РјС‹ - уже ознакомились РёР· опыта". Ртот принцип РЅРµ является логической необходимостью, так как РјС‹ можем РїРѕ крайней мере предположить изменения РІ РїРѕСЂСЏРґРєРµ РїСЂРёСЂРѕРґС‹. Поэтому это был Р±С‹ принцип вероятности. РќРѕ РІСЃРµ вероятные аргументы Рё предполагают этот принцип, поэтому РѕРЅ сам РЅРµ может быть доказан никаким вероятным аргументом или даже РЅРµ может быть показана его вероятность РЅРё РѕРґРЅРёРј РёР· таких аргументов. "Предположение, что будущее похоже РЅР° прошлое РЅРµ основано РЅР° каких-либо аргументах, РЅРѕ проистекает исключительно РёР· привычки". Заключение Юма полно скептицизма.
"Всякое вероятное рассуждение не что иное, как род чувствования. Не только в поэзии и музыке, но и в философии мы должны следовать своему вкусу и чувству. Когда я убежден в каком-либо принципе, это значит только, что известная идея особенно сильно действует на меня; когда я отдаю преимущество одной цепи аргументов перед другой, я только решаю на основании чувства, которая из них имеет более сильное влияние на меня. Между объектами нет доступной нашему наблюдению необходимой связи, и только при помощи действующей на воображение привычки, а не иного какого принципа можем мы вывести из существования одного объекта заключение о существовании другого" .
Можно предполагать, что конечный результат юмовского исследования о том, что считать знанием, не является таким, как ему хотелось бы. Подзаголовок его книги таков: "Попытка ввести экспериментальный метод рассуждения в предмет морали". Очевидно, он приступил к работе, веря, что научный метод приведет к истине, полной истине, и не приведет ни к чему, кроме истины; однако закончил он ее с убеждением, что верить неразумно, так как мы ничего не знаем. !После изложения аргументов в пользу скептицизма (Книга I, часть IV, гл. 1) он продолжает работу не для того, чтобы опровергнуть аргументы, но для того, чтобы прибегнуть к природной доверчивости.
"Природа в силу абсолютной и непреложной необходимости предписала нам высказывать суждения, так же как она предписала нам дышать и чувствовать: и мы так же мало можем воздерживаться от более сильного и полного представления некоторых объектов в силу их привычного соединения с некоторым наличным впечатлением, как не можем удержаться и от того, чтобы не мыслить, когда находимся в состоянии бодрствования, и не видеть окружающие нас тела, когда мы обращаем на них взор при ярком солнечном свете. Всякий, кто старался опровергнуть ухищрения этого полного скептицизма, на самом деле спорил с несуществующим соперником и пытался установить с помощью аргументов такую способность, которой природа с самого начала одарила наш дух, сделав ее необходимой для нас. Таким образом, старательно излагая аргументы этой секты фантазеров, я только стремлюсь убедить читателя в истине своей гипотезы: что все наши заключения относительно причин и действий основаны исключительно на привычке и что вера является актом скорее чувствующей, чем мыслящей части нашей природы".
"Скептик, - РіРѕРІРѕСЂРёС‚ РѕРЅ далее, - продолжает рассуждать Рё верить, :отя Рё утверждает, что РЅРµ может защищать СЃРІРѕР№ разум РїСЂРё помощи разума; РІ силу тех же причин РѕРЅ должен признавать Рё принцип существования тел, хотя Рё РЅРµ может претендовать РЅР° доказательство его истинности СЃ помощью каких Р±С‹ то РЅРё было аргументов... РњС‹, правда, можем спросить: "Какие причины заставляют нас верить РІ существование тел?" РќРѕ спрашивать: "Существуют ли тела или нет!" - бесполезно. Ртот РїСѓРЅРєС‚ должен фигурировать РІРѕ всех наших рассуждениях как неоспоримый".
Вышеприведенный отрывок представляет СЃРѕР±РѕР№ начало раздела "Рћ скептицизме РїРѕ отношению Рє чувствам". После длинного рассуждения этот раздел заканчивается следующим заключением: 'Рто скептическое сомнение, касающееся как разума, так Рё чувств, - болезнь, которая РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ может быть радикально излечена, РЅРѕ должна ежеминутно возвращаться Рє нам, как Р±С‹ РјС‹ РЅРё изгоняли ее Рё хотя Р±С‹ РјС‹ РёРЅРѕРіРґР°, РїРѕ-РІРёРґРёРјРѕРјСѓ, совсем освобождались РѕС‚ нее... Только беззаботность Рё невнимательность РјРѕРіСѓС‚ оказать нам какую-РЅРёР±СѓРґСЊ помощь РІ данном отношении. Поэтому СЏ вполне надеюсь РЅР° эти качества Рё считаю несомненным, что, каково Р±С‹ РЅРё было РІ данную минуту мнение читателя, час спустя РѕРЅ будет уверен РІ существовании как внешнего, так Рё внутреннего РјРёСЂР°".
Оснований для изучения философии не существует, утверждает Юм, за исключением того, что некоторым натурам это предоставляет возможность приятно провести время. 'Мы должны сохранять свои скептицизм во всех случаях своей жизни. Если мы верим тому, что огонь согревает, а вода освежает, так это оттого, что иное мнение стоило бы нам слишком больших страданий, мало того, даже и философами мы должны становиться только на основании скептических принципов и когда мы чувствуем склонность посвящать себя подобным занятиям". Если бы он откинул теорию, он мог бы сказать: 'я чувствую, что потерял бы долю испытываемого мною сейчас удовольствия. Вот каково происхождение моей философии".
Философия Юма, истинна ли она или ложна, представляет собой крушение рационализма XVIII века. Он, подобно Локку, начинает с намерения быть сенсуалистичным и эмпиричным, не принимая ничего на веру, но изыскивая любые указания, которые можно получить из опыта и наблюдения. Но, будучи умнее Локка, более точным в анализе и менее склонным соглашаться с противоречивыми положениями, которые иногда успокоительны, он пришел к злосчастному выводу о том, что ничто нельзя познать путем опыта и наблюдения. Нет такого явления, как разумная вера: 'Если мы верим, что огонь согревает или вода освежает, так это оттого, что иное мнение стоило бы нам слишком больших страданий". Мы не можем перестать верить, но никакая вера не может быть основана на разуме. Рне может одна линия поведения быть более рациональной, чем другая, так как все они одинаково основаны на иррациональных убеждениях. Однако это последнее заключение Юм, кажется, не вывел. Даже в его наиболее скептических главах, в которых он подытоживает выводы книги I, он говорит: 'Вообще же говоря, религиозные заблуждения опасны, а философские - только смешны". Он не имел права говорить это. 'Опасные" - это причинное слово, а скептик касательно причинности не может знать, что что-нибудь является 'опасным".
Фактически РІ последних частях 'Трактата" Юм полностью забывает Рѕ СЃРІРѕРёС… основных сомнениях Рё пишет скорее так, как РјРѕРі Р±С‹ писать любой РґСЂСѓРіРѕР№ просвещенный моралист его времени; РѕРЅ применяет Рє СЃРІРѕРёРј сомнениям то лекарство, которое рекомендует, Р° именно 'беззаботность Рё невнимательность". Р’ этом смысле его скептицизм неискренен, так как РѕРЅ РЅРµ РїСЂРѕРІРѕРґРёС‚ его РЅР° практике. Рто, однако, имеет то нелепое следствие, которое ликвидирует РІСЃСЏРєСѓСЋ попытку доказать, что РѕРґРЅР° линия поведения лучше РґСЂСѓРіРѕР№.
Было неизбежно, чтобы за таким самоопровержением рациональности последовала величайшая вспышка иррациональной веры. Ссора между Юмом и Руссо является символичной: Руссо был безрассуден,-но имел влияние, а Юм был здравомыслящим, но не имел последователей. Последовательные британские эмпирики отвергли его скептицизм, не опровергая скептицизма в целом; Руссо и его последователи соглашались с Юмом в том, что ни одно убеждение не основывается на разуме, но считали, что чувства выше разума, и, руководствуясь этим, пришли к убеждениям, полностью отличавшимся от тех, которых на практике придерживался Юм. Немецкие философы, от Канта до Гегеля, не восприняли аргументов Юма. Я говорю это умышленно, вопреки мнению, которое вместе с Кантом разделяют многие философы, что его "Критика чистого разума" была ответом Юму. Фактически эти философы, по крайней мере Кант и Гегель, представляют собой доюмовский тип рационализма, и их можно опровергнуть аргументами Юма. Философами, которых нельзя опровергнуть таким путем, являются те, которые и не претендуют на рационализм, как, например, Руссо, Шопенгауэр, Ницше. Возрастание алогизма на протяжении XIX и прошедших лет XX столетия является естественным продолжением юмовского разрушения эмпиризма.
Поэтому Рё важно показать, имеется ли РІ рамках самой философии какой-либо ответ Юму, который полностью или РїРѕ существу был Р±С‹ эмпирическим. Если нет, тогда нет Рё интеллектуального различия между здравомыслящим человеком Рё безумцем. Душевнобольного, который верит, что РѕРЅ яйцо-пашот, можно осуждать единственно РЅР° том основании, что РѕРЅ РІ меньшинстве, или, скорее - так как РјС‹ РЅРµ должны предполагать демократии, - РЅР° том основании, что СЃ РЅРёРј РЅСЃ согласно правительство. Рто ужасная точка зрения, Рё нужно надеяться, что есть путь избежать ее.
Скептицизм Юма целиком покоится на его отрицании принципа индукции. Принцип индукции, примененный к причинности, говорит, что, если В очень часто находили сопутствующим А или следующим за ним и ни одного примера не известно, когда В не сопутствовало или не следовало бы за ним, тогда вероятно, что в следующий раз, когда будут наблюдать А, ему будет сопутствовать или за ним будет следовать В. Если этот принцип правилен, то достаточное количество примеров должно сделать вероятность близкой к достоверности. Но, если этот принцип или любой другой, из которого его можно вывести, исгинен, тогда причинные выводы, которые Юм отвергал, действенны нс как заключения, которые дают достоверность, но как заключения, которые дают достаточную вероятность для практических целей.
Если же этот принцип не истинен, тогда всякая попытка прийти от частных наблюдений к общим научным законам ошибочна и юмовский скептицизм неизбежен для эмпирика. Конечно, вне взаимного оправдания Друг друга сам по себе принцип не может быть выведенным из наблюдаемых единообразии, так как каждый такой вывод требует оправдания. Поэтому он должен быть независимым принципом, не основанным на опыте, или выводом из него. До этого момента Юм доказывал, что чистый эмпиризм не является"достаточным основанием для науки. Но, если допущей этот единственный принцип, все остальное может идти в соответствии с теорией о том, что все наше знание основано на опыте. Нужно согласиться, что это серьезное отклонение от чистого эмпиризма и что те, кто не является эмпириком, могут спросить, почему, если разрешается одно отклонение, запрещены другие. Однако эти вопросы не вызваны прямо аргументами Юма. Что эти аргументы доказывают - и я думаю, что с этим доказательством нельзя не согласиться, - это то, что индукция является независимым логическим принципом, который нельзя вывести из опыта или из других логических принципов, и что без этого принципа наука невозможна.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.istina.rin.ru/